Разочарование
Быль
В конце мая спускались мы на двух осиновых челнах вниз по реке Конде.
Была тихая светлая северная ночь без звёзд, - не наша, грешная, тёплая, благоухающая, с хорами лягушек и соловьями, а безмолвная, строго чистая и до боли холодная...
Всё живое спряталось и замолкло, и даже обычно бурливая, беспокойная Конда теперь как бы присмирела и бесшумно катила свои воды в мягких илистых берегах.
В такую ночь нет места ни беспокойным мыслям, ни мечтаниям: человек сливается с природой, живёт с ней одной жизнью, одним пониманием и словно перестаёт существовать отдельно.
Нас несло с невероятной быстротою. Непрерывной лентой, как в окне скорого поезда, менялись картины берегов: то высокие и крутые, с нависшими моховыми коврами и таинственными борами, то низкие, с затопленными березниками и осинниками...
А иногда по обе стороны главного русла открывался целый лабиринт заводей, стариц, протоков и курей с лесистыми мысами и островками. В стелющемся холодном тумане всё это сливалось в одну массу воды и леса, и только течение указывало направление реки.
Я замёрз, как никогда: ноги совсем перестали чувствовать, руки окоченели, холодная дрожь пробегала по спине. Ни звука кругом, даже беспокойные селезни попрятались и умолкли.
Внезапно среди этой тишины направо и впереди раздался сильный всплеск. Я подумал, что упало подмытое дерево. Несколько минут стояла тишина; затем в том же направлении зажурчала и забурлила вода.
Звуки эти постепенно усиливались; потом стало слышно, как полились мелкие струйки воды, и, наконец, сделалось ясным, что бредёт какой-то могучий зверь по мелкой воде разлива.
Скоро всё стихло.
Но вот в гулком старом осиннике захрустели сучья; вот с громким треском, словно выстрел, сломалась под тяжёлой ногой толстая валежина, вот - ещё и ещё новые звуки...
Мы слушали, положив вёсла. Словноогромная тяжелая масса бросилась с берега в реку, и снова всё смолкло...
- Лось идёт напрямик, - сказал флегматично Алексей, старый опытный промышленник, сидевший на корме. - Попробуем, не настигнем ли...
И лёгкая лодочка, подгоняемая сильными, умелыми взмахами вёсел, понеслась с удвоенною скоростью вниз по течению.
Я взялся за двустволку. Окоченелые руки едва держали ружьё: действительно, летний холод гораздо хуже зимнего.
Между тем, лось по-прежнему шёл напрямик через мысы извилистой Конды, то переплывая её протоки, то бродя по мелким разливам, то ломясь по лесу. Страшная сила и мощь зверя угадывались в каждом движении. Как свободно он вёл себя в этих угодьях! На его пути не было препятствий: ни река, ни болота, ни крутые берега, ни трущобы леса с буреломом и валежником не могли изменить направления его хода.
Желая сократить дорогу, мы поехали наперереззверю по какой-то курье. Вдруг вблизи нас, в мелких зарослях, послышался лёгкий шелест и шум. Лодка вздрогнула и послушно задержалась. Страстным шёпотом, указывая рукою на заросли, Алексей чуть слышно произнёс:
-Медведь!
Через минуту нос лодки мягко ткнулся в илистый берег курьи, и мы застыли в ожидании. До чащи заросли было шагов десять. Там всё время кто-то возился, потрескивал, хрустел и чавкал.
Стоим. Сердце бьётся, в висках стучит, а руки так закоченели, что даже не чувствуют ружья. Шум и шелест мучительно медленно приближаются к опушке.
Я всматриваюсь в чащу, и по временам мне кажется, что я вижу сквозь молодую листву кустарника тёмную массу зверя. Ещё нужно немного выждать...
Но вот - всё смолкло...
Почуял или увидел?
Глаза впились в чащу, ружьё готово к выстрелу...
Напряжённая, решительная минута, кажущаяся необыкновенно длинной, - и вдруг... раздаются лёгкие удаляющиеся характерные трёхтактные прыжки!..
- Тьфу, будь ты проклят, окаянный! - раздаётся громкий, возмущённый, сочно отчеканивающий каждое слово голос Алексея.
- Кто это?
- Да заяц!
Настроение сразу исчезло; даже сделалось как-то светлее, пропала таинственность прибрежных зарослей, и холод стал ещё невыносимее.
Я положил в сторону ружьё и взялся за весло, чтобы хоть сколько-нибудь согреться.
Не скоро мы догнали вторую лодку. Настигнуть забытого на время лося не удалось. Алексей долго не мог успокоиться:
— Вот попутало на старости лет, никогда отрадясь такой оказии со мной не бывало! - ворчал он, работая веслом и попыхивая трубкой.
Но я всё ещё был полон переживаниями мнимой встречи с медведем, которые невольно спутывались с впечатлениями от слышанной перед этим грандиозной звуковой картины хода могучего невидимого зверя среди этой чуткой, безмолвной, холодной ночи.
...С тех пор прошло уже пятнадцать лет. Воспоминания об этой ночи всё так же обаятельны и свежи, хотя медведь и оказался просто майским облезлым зайцем.
Много раз в жизни на других поприщах страстно желанные медведи оказывались только зайцами...
В памяти остались одни грустные разочарования...
И ещё более грустно становится, когда теперь, прожив жизнь, с удивлением узнаёшь и в себе самом облезлого зайца - вместо того могучего медведя, каким так хотелось быть смолоду...
Старый Охотник
//Югра. - 2007. - №8. - С. 56-57
