ОБОГАЩЕНИЕ ДУШИ

выдержки из статьи

Нет бесплоднее занятия, чем доказывать, что литература не может существовать, не оглядываясь на прошлое. Можно сказать и так: литература — это сама история, аккумулятор интеллектуальной, нравственной и эстетической энергии человечества.

Закономерность развития исторического жанра проявляется в том, что обретает он «второе дыхание», набирает силу обычно в периоды исторических сдвигов, обостряющих интерес к познанию прошлого. Тогда он становится серьезным фактором формирования исторического сознания.

Современный исследователь справедливо отмечает, что в «духовном складе и поведении героев современного романа все более отчетливо выступает глубоко запечатленный   социальный   и нравственный опыт общества развитого социализма. Умение выявить нравственный итог исторического развития и соотнести с ним внутренний смысл текущего   дня выступает в качестве важнейшего критерия жизненной состоятельности позиции героя, основательности   его поступков и суждений.   Способность человека «советоваться» со своей   личной   памятью и тем более с исторической памятью народа является в произведениях современных авторов необходимым условием его человеческой и гражданской зрелости, внутренней устойчивости»[1]. Эти критерии лежат в основе концепции личности, свойственной и произведениям на историко-революционную тему, приобретающим в связи с этим глубокую актуальность и современное звучание. Показывая искания своего героя, писатели стремятся подчеркнуть мысль о нравственной чистоте революции, которая объединяет и сплачивает на этой основе зачастую людей разных поколений. Эта идея пронизывает, в частности, роман-хронику старейшего уральского прозаика Климентия Борисова «Единомышленники» (Свердловск, Средне-Уральское кн. изд-во, 1979).

Роман состоит из трех книг: «Суровый канун», «Семь ветров» (первые   две   книги   были   изданы в Свердловске в 1975 году) и «Календарь войны». Трудно понять, чем руководствовался автор, определяя свое   произведение как роман-хронику. Видимо, на всю трилогию по инерции перенесены признаки, свойственные, в сущности, одному роману — «Суровый   канун», в котором К. Борисов прослеживает динамику роста и становления характера Ивана Хаританова как большевика-ленинца.    Во   второй   книге герой первого романа даже не появляется: речь в ней идет о становлении личности брата Ивана — Дениса Хаританова, который   работает на новостройках Урала и Севера, затем возвращается в родной Гранитоград, откуда партия   направляет его в политотдел   при   МТС. Отсутствует  сюжетная линия, связанная с Иваном Харитановым, и в романе «Календарь войны». Здесь он появляется на мгновение в главе «Последние листки календаря», встретившись с братом Денисом на территории Восточной Пруссии. Как и надлежит большевику с дореволюционным стажем — в чине полковника. И, разумеется, появляется для того, чтобы проиллюстрировать (иначе функцию этого эпизодического появления и не назовешь) авторскую мысль об идейном единстве братьев Харитановых, прошедших сквозь горнило событий революционных лет, мирного строительства социализма и Отечественной войны и ставших в итоге «единомышленниками».

Освещая работу Всероссийской промышленной выставки 1886года в Нижнем Новгороде, Алексей Максимович Горький, тогдашний корреспондент «Нижегородского листка», обращал внимание читателей на то, что в павильоне Сибири, с одной стороны, недостаточно полно раскрывается каторжный труд пролетариев горнорудной промышленности Урала, с другой — восхищался художественным вкусом екатеринбургских камнерезов. В письме В. Анучину Алексей Максимович сообщал:

«Я придаю большое значение сибирской литературной мобилизации, и она важна не только сама по себе, но и как толчок для всей Руси».

Многозначительные и пророческие слова!

В сибирскую литературу пролетарский писатель включал и уральскую литературу. Как известно, А. М. Горький вывел в большую литературу A. Бондина, П. Бажова и многих-многих уральцев. К ним надо отнести Лидию Сейфуллину и Юрия Либединского, Георгия Никифорова и Валерьяна Правдухина, Александра Завалишина и Владимира Юрезанского. Кстати, о Владимире Юрезанском.

Это — забытый поэт B. Нос и известный прозаик В. Юрезанский. Достаточно назвать хотя бы его роман «Исчезнувшее село», появившийся в 1939 году в серии исторических романов и сразу же полюбившийся читателям.

Известный уральский краевед и писатель Владимир Павлович Бирюков, всю свою жизнь занимавшийся исследованием писательских судеб, сумел установить, что В. Нос, Антон Горемыка, А. Шелонов, В. Юрезанский — одно и то же лицо. Он печатал стихи, фельетоны, рассказы, литературно-критические статьи в газетах «Приуралье», «Голос Приуралья», «Уральский край» и других.

Так раскрылась неизвестная страница биографии писателя — коренного уральца. Родился он в крестьянской семье 5 февраля 1888 года в деревне Пичугино бывшего Златоустовского уезда и прожил здесь до тринадцати лет. Бабушка начала обучать его грамоте, потом он стал посещать народную школу, а еще позднее — двухклассное училище села Тастуба, расположенного в двадцати километрах.

Впервые об этом человеке я прочитал в середине 60-х годов, в свердловских газетах, в крохотных заметочках, посвященных открытию первого в городе клуба любителей фантастики. Среди мероприятий будущего клуба упоминалось и сообщение «об уральском Жюль Верне — Де-ля-Роке». Правда, такого сообщения за полтора года функционирования того, первого КЛФ так и не последовало. Но в 1969 году мне удалось совершенно случайно приобрести книгу И. Де-Рока «Гроза мира», и я понял: это и есть сочинение «уральского Жюля Верна». Тщетно я пытался расшифровать этот псевдоним — и «Словарь» И.Ф. Масанова, и картотека псевдонимов краеведческого отдела Библиотеки им. В.Г.Белинского молчали об И. Де-Роке... Наконец мне попала на глаза заметка краеведа Л. Хандросса в «Вечернем Свердловске» — «Материалы о «Русском Жюль Верне»; из нее я узнал, что подлинная фамилия писателя была Ряпасов.

«Я... метил в русские Жюль Верны, — писал незадолго до своей смерти Иван Григорьевич Ряпасов брату Павлу, — однако судьба распорядилась иначе». Да, судьба никогда не была благосклонной к этому талантливому самородку из уральской рабочей семьи. Об этом поведали мне материалы, найденные в архивах.

Родился Иван Григорьевич Ряпасов 5 июня 1885 года (по старому стилю) в поселке стекольного завода, неподалеку от нынешнего Красноуфимска, в семье мастера стекловарения. Семья была большой — шестеро детей, среди них Иван был самым младшим. Наблюдательный и сообразительный, уже в пять лет он выучился у сестры Оли читать. По семейному преданию, времени на это ушло немного — пока закипал самовар. Чтение Иван полюбил невероятно, оно ему заменило все: детские игры, катание на коньках и лыжах, купание в речке... Ершовский «Конек-Горбунок», «Родное слово» К. Ушинского, «Дон Кихот», романы Жюля Верна...

В начальную школу Ваню приняли сразу во второй класс. Ходить пришлось далеко, за четыре километра, в деревню Савиновку. Еще три года Иван учился в трехклассном училище с педагогическим уклоном на миссионерском хуторе в Манчажском уезде.

В 1901 году шестнадцатилетний Иван Ряпасов поступил на работу в контору стекольного завода. Проработал лишь два года: раздражал хозяин, самодурство которого породило немало анекдотов. В августе 1903-го И. Ряпасов перешел на другой завод помощником машиниста. Однако и здесь пробыл недолго. Он жаждал знаний, хотел учиться. Решил поступать в Екатеринбургское горное училище. «Зубрил катехизис между правлением и смазкой машин, учил грамматику, твердил походы Александра Македонского, подвиги Геракла...» (автобиографический рассказ «Пора», 1911). В мае 1904 года Иван уволился с завода и успешно сдал экзамены в училище, но не получил стипендии и вернулся домой, к родителям. Здесь подготовился к экзаменам на учителя начальной школы и осенью сдал их в Екатеринбургской мужской гимназии.

Серые холодные облака, торопясь и меняя очертания, плыли-бежали на юг. Их подхлестывал сильный ветер, стремительно срывавшийся с угрюмого Полюда, в ясную погоду легко различимого в волнообразной горной гряде. Вслед за облаками сиротливо тянулись косяки журавлей. Журавли жалобно курлыкали, будто жалуясь, что обгоняет их ветер.

Маленький мальчик, зябко поеживаясь, стоял на улице большого северного села Вильгорт, глядел на небо, на журавлей, на серые, как облака, деревянные дома, что вытянулись длинной улицей, упиравшейся в лес. Может, именно в то осеннее утро незаметно вошло в него желание понять движение: согласить кондовую неподвижность домов, казалось, с самой землей появившихся на свет божий,— с озабоченным и неуемным бегом облаков, со стаями птиц, улетающих вдаль.

Шел первый год нового столетия. Сын местного священника, четырехлетний Костя Боголюбов, недавно приехал на север. Все было ново, все влекло к себе, вызывало настойчивый интерес.

Места, где прошли его школьные годы, были полны стародавней старины. Здесь еще сохранилась степенная северная речь с горластым новгородским «о», принесенная ушкуйниками, которые «бегали» когда-то от стен кремля на Волхове до Камня, как именовали тогда Урал. Жили здесь легенды, предания, свадебные песни, сохранившие печать давно ушедшего времени, но за душу хватавшие и сейчас, полные неизъяснимой красоты. В пословицах цвела накопленная народом вековая мудрость. Здесь не бросались словами на ветер, ценя их внутреннее содержание.

В народной памяти хранились рассказы о набегах ногайцев, вогульского князя Асыка, тюменского Кулук-Салтана, чье «злохитрое коварство» приносило много бед «голутвенным людишкам», бежавшим на Урал от смут, бед и разорений Московского государства. Жили предания о том, как был сослан Борисом Годуновым в Ныроб Михаил Романов, попавший в опалу, а в церкви хранились кандалы, которыми был он «отягчен» в «узилище».

О Руси, уходящей в историю, говорили потемневшие от времени деревянные церкви в округе, величественные, узорочьем изукрашенные храмы Чердыни. Врастали в. землю дома, построенные еще при московских воеводах. Кичливо возвышались городские каменные палаты, а в окрестных селах стояли столь же древние, сложенные изтолстых и прямых, как струна, лиственниц, крепкие избы с высокими коньками, причудливой резьбой.

По-старому, ушкуйному, грабили север чердынские купцы, и были они сами словно частью старинной истории.

Историей был пропитан воздух чердынского края, ставшего настоящей родиной Константина Васильевича Боголюбова, хотя и родился он в селе Александровском возле Красноуфимска. Это было 23 августа 1897 года.