Сердце подскажет
В конце января 1984 года я был приглашен на празднование 40-летия освобождения города Чудова от немецко-фашистских захватчиков. Сорок лет не бывал в этом городе. Срок немалый.
Волнение охватило душу, когда за окном вагона стали проплывать знакомые и, как мне казалось до этого забытые места. Нет, не забылись они. Да и можно ли забыть дороги, пройденные с боями, высотки, которые брали с боя, сожженные деревни, где хоронили погибших друзей!
Особенно волновала предстоящая встреча с однополчанами: узнаю ли кого из них? Узнают ли меня?
И вот рано утром в зале заседаний городского комитета партии стали собираться ветераны войны, участвовавшие в освобождении Чудова. Киришей, Новгорода и в снятии блокады города Ленина. Хожу между седыми, постаревшими мужчинами, поблескивающими боевыми орденами и медалями на груди, и думаю: где же наши ребята, с которыми довелось быть в те далекие годы? И вот около меня останавливается маленький, толстенький человек с широким улыбающимся добродушным лицом, И словно током ударило: неужели он?!
Мигом припомнился солнечный июньский день сорок второго года. Утром этого дня началось наступление на Киришский плацдарм немцев, расположенный на восточном берегу Волхова. Второй батальон 146 стрелкового полка 44 дивизии, которым я командовал, наступал на деревню Новинка - сильно укрепленный узел обороны противника.
После продолжительной артиллерийской подготовки, пропустив через свои боевые порядки танки, батальон поднялся в атаку и, воспользовавшись растерянностью немцев, не ожидавших наступления, с ходу ворвался в деревню, вернее на высоту, на которой она когда-то стояла. К тому времени здесь не уцелело ни одного дома.
В траншеях, ходах сообщения валялись трупы убитых врагов, а уцелевшие солдаты выходили из землянок, блиндажей и дзотов с поднятыми руками. Тогда я впервые увидел живых врагов, перепуганных и побежденных.
Но ликовать было рано. Едва батальон двинулся дальше, как в небе появились «юнкерсы». Развернувшись против солнца, вытянувшись в линию, как перелетные гуси, они один за другим входили в пике и с ревом, пулеметной стрельбой устремлялись к земле и сбрасывали бомбы. В небе — ни одного нашего самолета. Почувствовав безнаказанность, фашистские летчики наглели на глазах и буквально утюжили наши боевые порядки. Едва улетала одна группа самолетов, как появлялась другая. И снова, пикируя до земли, бомбили и бомбили. Горело уже несколько наших танков. Уцелевшие танки, развернувшись, на большой скорости уходили к лесу. Батальон остался один на один с контратакующим противником.
Связи с полком нет, с артиллерийскими батареями — тоже. Нет ни танков, ни артиллерийской поддержки, а немцы наседают, самолеты непрерывно бомбят. Батальон начал пятиться. И вот тут ко мне в окоп спрыгнул связист с катушкой кабеля за спиной и телефонным аппаратом на боку. Юное круглое лицо в грязных потеках, из-под каски выбиваются пряди потемневших от пота волос.
— Старший сержант Семен Веровленский. Связь исправлена, товарищ комбат! — еле переводя дух, доложил он и обессилено опустился наземь,
Я схватил телефонную трубку и услышал далекий голос командира полка подполковника Манжурина. Доложил обстановку, попросил огонька, указав координаты, и связь снова оборвалась.
А немцы все наседали. От бессилия что-либо предпринять, чтобы отбить атаку врага, меня окатило отчаяние. Ведь батальоном командовал я лишь месяц, и лет-то мне было всего девятнадцать, и нет у меня ни одной пушки, нет связи со своей минометной ротой. Было от чего отчаяться. И тут я за метил: среди атакующей цепи фрицев начали клубиться частые разрывы — ударили наши «катюши» Значит, понял меня командир полка! Среди немцев поднялась паника. Разрывы мин буквально смешали землю с небом. Наши солдаты без команды повыскакивали из окопов, воронок и в считанные минуты отбросили фрицев.
Связист, к тому времени отдышавшись, поднялся в окопе, поправил на спине катушку кабеля и как-то буднично сказал:
— Пойду, комбат, исправлять порыв...
— Иди, Семен, иди, дорогой! — обнял я старшего сержанта.
И вот теперь, через сорок с лишним лет, около меня стоял человек, постаревший, седой, чем-то похожий на того связиста из сорок второго года.
— Ты, Семен? — спросил я.
— Я, комбат, я. Живые ведь мы с тобой! Живые!
Мы обнялись и долго тискали друг друга, не скрывая и не стыдясь слез. Да и кого было стыдиться, когда вокруг нас многие плакали, обнимая друг друга. Когда прошло первое волнение, успокоившись, расспрашивали наперебой о делах, о семьях.
И тут я заметил высокого мужчину с пышной, хотя и сильно поредевшей шевелюрой. Он был не по годам быстр, словоохотлив и смешлив. И голос его, а особенно волнистые волосы были очень знакомы. Я узнал его, хотя еще были и сомнения: он ли?
— Вы, Павел Константинов? — решился я спросить.
— Да, — ответил он и, удивлённо глянув на меня, предупредил: — Погоди, погоди, не говори!
Обойдя вокруг меня, внимательно вглядываясь, уверенно назвал мое имя. Мы крепко обнялись.
С майором Павлом Константиновым, а ныне подполковником запаса, заслуженным строителем РСФСР, свела меня военная судьба в сентябре 1943 года. Тогда он был начальником штаба 206 отдельного пулеметно-артиллерийского батальона, а я после госпиталя был направлен на эту должность. Павла же переводили в соседнюю дивизию начальником разведки. Потом мы не раз встречались, а дороги наши разошлись в январе сорок четвертого года после взятия Чудова.
До вечера этого дня, как будто по наитию, я узнал еще шестерых фронтовиков, с которыми вместе воевал или встречался на фронте. Один из них, Иван Аристархов, приехавший из Сумской области, сказал мне:
— Да как же не узнать нам друг друга! Если в лицо не узнаешь, так сердце подскажет.
До чего же верно сказано! Не зря же говорят: фронтовое братство. Чувство привязанности живет в нас не только к тем, с кем вместе воевал плечом к плечу, но и к каждому фронтовику, познавшему что такое война.
В. ТУЛИН, майор запаса, с. Александровское.
// Вперед. – 1986. – 22 янв. – С. 2
